Хозяйствовать за кромкой горизонта. Образ русского первооткрывателя

Российские средневековые мореплаватели торговали издревле, и точно сказать, когда началось общение с чужаками, достаточно сложно. Тут можно вспомнить про путь «из варяг в греки», про торговый центр Северо-Запада — Господин Великий Новгород или про былины и сказания о купцах. Имен реально существовавших купцов-первооткрывателей того времени мне найти не удалось, но несомненно, им требовались большая храбрость, смекалка, обширные знания и дипломатичность, чтобы выжить в чужой стране и вернуться домой с барышом. Им приходилось быть предельно честными и беречь свою репутацию, так как конкурентов множество, стоило хоть раз попасться на жульничестве – и конец торговой удаче, ведь многое строилось на доверии.

Впрочем, русские не только ездили за границу. Честь открытия огромных пространств Сибири принадлежит тоже им. Издавна поморы с побережья Белого моря отправлялись в длительные плавания на небольших парусных судах-кочах, открывали берега Заполярья, острова Северного Ледовитого океана (например, Грумант, более известный как Шпицберген). В 1582-1585 годах Ермак Тимофеевич начал освоение Сибири. Уже через два года после этого был заложен город Тобольск, тогда — столица русской Сибири, а в 1601 году была основана Мангазея — центр торговли пушниной и опорный пункт для продвижения на восток. Казаки и служилые люди открыли бассейны рек Енисей и Лена, прошли с запада на восток всю Сибирь, и в 1639 году И. Ю. Москвитин достиг побережья Охотского моря. К середине XVII века землепроходцы проследили течение всех великих сибирских рек, вышли на Амур. Они обошли все северное побережье Азии, открыв полуострова Ямал, Таймыр, Чукотку, прошли Беринговым проливом, разделяющим Азию и Северную Америку. В 1697-1699 годах поход В.Атласова на Камчатку завершил открытия русских в Сибири.

Впрочем, время храбрых путешественников и экономически подкованных переселенцев не завершилось вместе с эпохой географических открытий. Когда на картах почти не осталось «белых пятен», начались их уточнения, исследования нанесенного на них пространства, налаживание экономических связей, торговых путей и развитие мест, на которых может возникнуть торговый город. Даже перед началом Первой Мировой войны русские купцы финансировали научно-исследовательские экспедиции, помогали изучать Сибирь, Северный Ледовитый океан, и другие малоисследованные уголки  России.

В Советском Союзе не было купцов-меценатов, но экономическое изучение территории продолжалось. Например, ледокол «Александр Сибиряков» впервые прошел Северным Морским путем за одну навигацию, Академия наук СССР начала комплексные исследования Якутии, пустыни Каракумы, оз. Севан в Закавказье, гор Памира. Вообще, как говорит справочник «Советские географические открытия», только за 1927 год Академия  снарядила 50 экспедиций. А в 1932 году в 140 отрядах работало более 600 ученых 30 научных специальностей! Они были в Сибири, в Средней Азии, на Кавказе и в Арктике. Конечно, у них было оборудование, транспорт, средства связи, но все равно из экспедиций возвращались, увы, не все… А потом на местах недавних исследований росли заводы, города, и жизнь кипела там, где еще недавно не было ничего. В годы Великой Отечественной войны усиленными темпами шли картографические работы, велись поиски минерального сырья, не прекращались поиски других природных ресурсов.

Небывалый размах приняли экспедиции пос­ле войны. Осваивались засушливые территории Средней Азии, строили Волго-Донской канал, гигантские ГЭС Русской равнины и Сибири, подробно изучали Арк­тику и дальневосточные моря. Осваивали целинные и залежные земли Казахстана и юга Западной Сибири. Проводили осушение, обводнение и другие мероприятия. Природу преоб­разовывали в Крыму и на Кавказе, в Средней Азии и Казахстане, на юге Сибири и на дальнем Востоке. С географической карты стерли «белые пятна», изменили направления горных хребтов, очертания побере­жий морей и рек. Вновь нанесли горы, низменности, ледники, реки, озера и другие географические объекты.

Сейчас многое изменилось, Россия современная отличается и от РСФСР, и от Российской империи. Но и в наше время не перевелись люди, готовые рисковать собой, пускаясь в опасные плавания, есть и те, кто готов помочь им снарядить эти экспедиции. Хотя сегодня путешествия эти больше похожи на опасный вид спорта, игру с самим собой – а ведь когда-то это все было жизненно необходимо…

Примером такой необходимости может послужить история некоторых героев данной статьи. Рассмотрим судьбу Афанасия Никитина, который за 30 лет до португальского «открытия» Индии доказал, что путешествие туда мог совершить даже небогатый, но целеустремленный человек. Этот тверской купец среднего достатка весной 1468 года снарядил два судна и отправился Волгой на Каспий. Однако под Астраханью их ограбили татары, и купцу пришлось ехать расторговываться южнее, в Иран. Там он прожил более двух лет, а потом отправился еще далее на юг, и в апреле 1471 сел на судно, идущее в индийский порт Чаул, где путешествовал под видом хаджи по разным городам,  в январе 1472 прибыл в священный г. Парват и прожил там еще полтора года.

Почти полгода Никитин провел в одном из городов «алмазной» провинции Райчур, где принял решение вернуться на родину. Результаты путешествия разочаровали Никитина: «... для нашей земли нет ничего... перец да краска, то дешево... А нам привезти товар без пошлины не дадут. А пошлин много, и на море разбойников много». В янв.1473 Никитин сел в Дабхоле (Дабул) на судно, которое почти после трехмесячного плавания с заходом на Сомалийский и Аравийский полуострова доставило его в Ормуз. Торгуя пряностями, Никитин прошел через Иранское нагорье к Тебризу, посетив кочевых «белобаранных» туркмен, пересек Армянское нагорье и осенью 1474 достиг черноморского порта Трабзона. 5 ноября Никитин прибыл в Феодосию, где перезимовал и, вероятно, привел в порядок свои наблюдения. Весной 1475 он двинулся на север, скорее всего, по Днепру. Из краткого вступления к его запискам, включенным в «Львовскую летопись» за 1475 годом, следует, что он «умер, Смоленска не дойдя, весной или в начале 1475. А записи он своей рукой писал, и те тетради... привезли купцы в Москву».

В XVI-XVII вв. его дневник «Хожение за три моря» (имеется в виду Каспийское, Аравийское и Черное), неоднократно переписывался, так как Никитин оказался первым европейцем, который дал ценное описание средневековой Индии, обрисовав ее просто и правдиво. Его записи лишены расового подхода и отличаются редкой для того времени веротерпимостью. Его путевые записи уточняют и дополняют индийские хроники, он описывает кастовые и религиозные различия, культуру и обычаи Индии, выезды султана и нищету крестьян – то  есть ту полную противоречий жизнь страны, которую он видел своими глазами.

Второй путешественник, о котором хочется рассказать, – Федот  Алексеевич Попов, по прозвищу Холмогорец, полярный мореход и спутник Семена Дежнева, выходец из крестьян-поморов. Какое-то время он жил в низовьях Северной Двины, где приобрел навыки морехода и освоил грамоту. Затем был принят на службу к богатому московскому купцу Усову, зарекомендовал себя энергичным, толковым и честным работником, благодаря чему в 1638 году в должности приказчика и доверенного лица торговой компании Усова послан с напарником в Сибирь с большой партией «всякого товара» и 3,5 тыс. руб. (значительной по тем временам суммой).

В 1642 оба добрались до Якутска, где их пути разошлись. С торговой экспедицией Попов двинулся дальше на реку Оленек, но расторговаться там ему не удалось. После возвращения в Якутск он побывал на Яне, Индигирке и Алазее, но все неудачно: его опережали другие купцы. К 1647 году Попов прибыл на Колыму и, узнав о далекой реке Погыче (Анадырь), куда еще никто не проникал, решил попасть туда морем, чтобы возместить потери, понесенные им за несколько лет напрасных скитаний. В Среднеколымском острожке Попов собрал местных промышленников и на деньги купца Усова и своих спутников построил и снарядил 4 коча. По просьбе Попова к промысловой экспедиции были прикомандированы 18 казаков под командованием Семена Дежнева, пожелавшего участвовать в предприятии по открытию «новых землиц» в качестве сборщика ясака. Но руководителем плавания был Попов, инициатор и организатор всего дела. Экспедиция в составе 95 человек впервые прошла Чукотским морем не менее 1000 км северо-восточного побережья Азии, в августе достигла Берингова пролива, где один из 7 кочей потерпел крушение. Двадцатого августа мореходы высадились где-то между мысами Дежнева и Чукотским для ремонта судов, сбора «выкидника» (плавника) и пополнения запасов пресной воды, где в жестокой стычке с чукчами или эскимосами Попов получил ранение. В начале октября сильнейший шторм в Беринговом море или Анадырском заливе разбросал флотилию.

Дальнейшую судьбу Попова Дежнев выяснил только спустя пять лет: в 1654 на берегу Анадырского залива в стычке с коряками ему удалось отбить якутку — жену Попова, которую тот взял с собой в поход. Эта первая российская арктическая мореплавательница (имя ее не установлено) сообщила Дежневу, что коч Попова был выброшен на сушу, большинство мореходов убито коряками, и лишь горстка русских бежала на лодках, а Попов умер от цинги.

Жизнь следующих двух путешественников напоминает приключенческие романы. Например, Ерофей Павлович Хабаров, тоже выходец их крестьян-поморов. Его злоключения наглядно показывают, что многие из бед современности имеют очень глубокие корни. Начал он свое дело, приехав на заработки в Мангазею, и сначала служил сборщиком податей и налогов, а потом начал ходить по Лене и ее притокам, промышляя соболя и попутно собирая сведения об окрестностях.  Сколотив артель, обменивал в сибирских городах добытую «мягкую рухлядь» на товары для местного населения. Во время скитаний собирал сведения о Лене и ее притоках, о живущих здесь народах, о полезных ископаемых края. Хабаров стал первооткрывателем соляных источников в устье Куты и обнаружил там «угожие земли» под пашню.

К весне 1641 года Хабаров,  первый в этом краю землепашец, поднял около 28 га целины, построил первую в Восточной Сибири соляную варницу, наладил продажу соли и завел лошадей для перевозки государственных грузов в Якутск. В этом же году местный воевода незаконно отобрал в казну постройки, хлебные запасы и доходы Хабарова. Тогда землепашец перебрался на устье Киренги, распахал 65 га и получил хороший урожай злаковых, но воевода вскоре присвоил и это хозяйство, а за отказ дать взаймы денег реквизировал у Хабарова 48 т хлеба и заточил в тюрьму почти на 2,5 года. Выйдя на свободу, Хабаров продолжал заниматься земледелием. Но когда до него дошли слухи о богатствах амурских земель, он свернул свое прибыльное дело, собрал ватагу «охочих людей», прибыл в Илимск и в марте 1649 от нового воеводы получил разрешение отправиться на Амур. Он взял в кредит военное снаряжение, оружие, сельхозинвентарь и во главе группы из 60 человек весной 1649 года вышел из Илимска. Назначенный «приказным человеком» Даурии, то есть Приамурья, он летом 1650 года выступил из Якутска со 150 добровольцами и осенью прибыл на Амур. В захваченном городке русские перезимовали, а по весне, построив несколько дощаников и стругов, начали сплавляться по Амуру мимо сожженных самими жителями поселений.

В конце сентября 1651 года Хабаров остановился близ озера Болонь на очередную зимовку, а весной разгромил двухтысячный отряд маньчжур и двинулся дальше вверх по Амуру, останавливаясь лишь для сбора ясака. Но люди устали от постоянного передвижения, и в начале августа на трех судах бежали 132 бунтовщика. Они достигли низовьев Амура, где срубили острог. В сентябре Хабаров подошел к острогу взял его после осады, а «ослушников» выпорол батогами и кнутом, от чего многие умерли. Там же он провел четвертую зиму, а весной 1653 вернулся в устье Зеи. Летом его люди плавали вверх и вниз по Амуру, собирая ясак.

Между тем весть о подвигах землепроходцев дошла до Москвы, и правительство послало на Амур чиновника Сибирского приказа Д. И. Зиновьева с отрядом в 150 человек. Царский посланец прибыл в августе 1653 года с наградами всем участникам похода и, воспользовавшись жалобами недовольных Хабаровым людей, отстранил его от руководства, арестовал и повез в Москву. Однако Хабарова признали невиновным. Спустя год его пожаловали в «дети боярские», дали в «кормление» ряд деревень в Сибири, но на Амур возвращаться запретили. Кстати, сегодня именем Хабарова кроме известного дальневосточного города названа железнодорожная станция Транссиба – Ерофей Павлович.

Еще удивительнее судьба правителя Аляски Александра Андреевича Баранова. Он первым в Сибири построил стекольный завод, открыл факторию на реке Анадырь и был замечен знатным купцом Григорием Шелиховым как человек даровитый, волевой и честный. Принимая предложение стать правителем Аляски, сорокатрехлетний Баранов не знал, что, заключая контракт на пять лет, в Америке он пробудет до конца своей жизни. Испытания начались сразу. Корабль, на котором он плыл к месту заморской службы, был выброшен бурей на скалы, и пришлось провести зиму на острове, питаясь моллюсками, кореньями и полусгнившей китовиной, которую находили на берегу. На лодках, построенных из обломков погибшего корабля, команда Баранова после двух месяцев блужданий по океану прибыла на Кадьяк. А там оказалось, что русских людей здесь немного, да и те либо склонны пограбить, либо ленятся, напуганы дикой и грозной при­родой, и никто не хочет дисциплины. Плохо было с едой. Надежды на «поле и огороды» не оправдались: вызревали картошка, капуста, репа, брюква, морковь, лук и чеснок, но не хлеб. Местным жителям хлеб заменяла рыба, но пришлые от нее или заболевали цингой, или отравлялись. Не хватало обуви и одежды, а корабли с товарами задерживались в пути либо не доходили вовсе. Индейцы-тлинкиты (или «колоши», как называли их русские), напада­ли на отряды, промышлявшие зверя, сжигали остроги, истребляя их обитателей, причем их снабжали ружьями, пушками и алко­голем капитаны иностранных судов. Надо было припугнуть, а луч­ше всего успокоить индейцев, найти способ показать ка­питанам иностранных судов, что «владения сии — рос­сийские», да к тому же еще разведывать и осваивать земли, добы­вать зверя.

Вместе со всеми правитель валил лес для постро­ек, жил в палатках, мирился с теснотой маленькой про­текавшей хижины и питался, как все. В первые годы под рубашкой носил он панцирь, ложился спать, кладя пистолет под подуш­ку. Проведав о мятеже, он с пистолетом в руках вошел в избу заговорщиков и «обул их в железо». К счастью, Баранов на­учился варить «хвойное пиво» против цинги, придумал специальный состав для смоле­ния лодок, умел ставить паруса, научился счисленью широт и долгот по приборам. Более того, правитель проплыл в одиночной кожаной лодке вокруг Кадьяка (са­мого крупного острова на Аляске) и изучил его. Поселок, основанный Шелиховым, он перенес на другой конец острова. И во все стороны разослал людей охотиться, «про­ведывать земли» и обживаться. Кроме того, он конфисковал игральные карты, строго распо­рядился: пить только на досуге по воскресеньям и в пра­здники, относительно аборигенок приказал: «Прижив детей, оных воспитывать». Сам он женился на дочери вождя-индейца, нареченной при крещении Анной, с которой вы­растил двух детей — сына Антипатра он прочил в морские офицеры, для дочери Ирины попросил прислать гувернантку «обучать ев­ропейским языкам, музыке и манерам». Для ребятишек-креолов Баранов завел школу (самых способных из них посылал в Петербург «к ученым и художествен­ным знаниям».) И не зря — из креолов выросли умелые плот­ники, кузнецы, переводчики, которых правитель посылал разведчиками в глубь Аляски, ставил во главе зверобой­ных отрядов. Так, сын крепостного крес­тьянина и «американки» Александр Кашеваров плавал штурманом, был главой морских экспедиций, дослу­жился до чина генерал-лейтенанта.

Ни на кого Баранов не глядел свысока. Он посто­янно бывал в домах у «работных людей», соглашался быть крестным отцом, мирил, вразумлял. Кроме того, он был уверен: «Всякое царство, всякий град, всякая семья, дом или общест­во, разделившись на части, падает!». Впрочем, как сын своего времени, в исключитель­но трудных условиях на службе коммерческого пред­приятия он был требователен и суров. Обвинения в беспощадной эксплуатации алеутов и эскимосов спра­ведливы, но в те годы реальностью были и крепостное право в России, и истребление индейцев в Америке, и рабский труд негров. Даже сам Баранов, де­ливший с людьми колонии все тяготы жизни, страдал от сословных различий, ведь когда его помощника (бу­дущего строителя форта Росс в Калифорнии) Ивана Кускова избил моряк-офицер, Ба­ранов не мог того наказать, ведь офицер — дворянин, а Ба­ранов — «купчишка»...

Баранов заслужил славу человека с «железной рукой», но справедливого. Знаменитый мореход Джордж Ванкувер говорил о нем: «Я с чувством приятного удивления видел спокойствие и доброе согласие, в котором они (русские) живут меж­ду самыми грубыми сыновьями природы. Сохраняют они над ними власть не страхом и угрозами, как то обыч­но бывает, но, кажется, русские нашли дорогу к их серд­цам и приобрели от них почтение и любовь».

При Александре Баранове на Аляске развилась торговля мехами и охота на пушного зверя, для которой на побережье были выстро­ены остроги-форты, и торговцам предписывалось: «Мену производить самым честным образом, не давая худых вещей вместо добрых». Единицей расчета за все была шкура речного бобра. Прибыль компании, поставлявшей меха, была столь велика, что окупала гибель судов с товарами, дальние перевозки и все накладные расходы. Еще при Пав­ле I Российско-Американская компания (РАК) стала крупнейшим коммерческим предприятием в мире, достойно споря со знаменитыми в те годы Ост-Индской компанией и компанией Гудзонова залива.

Промысел и торговля с индейцами, снаряжение разведочных экспедиций, ведение финансов, распределение продовольствия, строительство укрепленных факторий, домов, мельниц, кузниц, лодок и кораблей, заведение огородов, скотных дворов, строительство церкви, школы, приюта для сирот и многое другое нужно было успевать делать не в урон добыче мехов и освоению земель. Со смертью Шелихова Баранов стал главным правителем колонии, но связать с Америкой жизнь целиком он не помышлял. Несколько раз обращался к компании с прошением о замене, но оба сменщика по пути на Аляску погибли. «Провидение не хочет меня отпускать»,- сказал Баранов друзьям и перестал просить о замене.

В Петербурге достоинства правителя колонии были известны. Он получил именную медаль на владимирской ленте, орден Святой Анны 2-й степени, двадцать пять тысяч рублей и чин коллежского советника. Каргополец, учившийся в детстве грамоте у дьячка, стал именоваться «ваше превосходительство». Царь Александр увидел в заокеанской колонии не только коммерческое предприятие, и военные парусники стали помогать Баранову держать на расстоянии непокорных тлинкитов, не позволять иностранным купцам торговать напрямую с аборигенами, а грамотные морские офицеры смогли как следует вести работу в водах Америки, составляя карты побережья и островов. Хотя середина Аляски по-прежнему оставалась для русских землей неизведанной, береговая линия на громадной протяженности была обследована, и на большой ее части «введен всюду благоустроенный к обоюдным с жите­лями выгодам порядок». Баранов и сам на построенных в Америке кораб­лях не раз ходил в плавания и добрался до мест, куда позже хлынут волны клондайкской «золо­той лихорадки».

К концу его правления в Русской Америке было построено двадцать четыре форта — защищен­ных опорных пункта для промыслов и торговли. Один из них, названный фортом Росс, выдвигался особенно далеко, в теплую Калифорнию (район нынешнего Сан-Франциско). Эта опорная точка имела крепкую крепо­стную ограду, башню с пушками, казарму, амбары, скла­ды, колодец на случай осады и больше полусотни домов, кузницу (позже верфь), столярную мастерскую, пивоварню, баню, сарай для лодок, скотные дворы, а землю распахали под посе­вы и огороды. Это была база для зверобоев и зем­ледельческий центр.

Вообще Баранов думал перенести столицу колонии с Кадьяка на остров Ситху, лично договорился с вождем тлинклинов и добился соглашения об уступке острова рус­ским. Оставшись на острове зимовать, в уютном месте Ба­ранов начал строительство. Наравне со всеми он терпел тяготы первопроходца и, закончив постройки, вполне довольный, отбыл на Кадьяк. Но через некоторое время индейцы с пушками и ручным огнестрель­ным оружием напали на крепость, убили сто шестьдесят пять человек русских и алеутов, разграбили склады и превратили в пепел селение. Баранов вернулся на Ситху с кораблями и 300 лодками. Он готов был простить колошам вероломство и предложил «все забыть и жить мирно», но индейцы заперлись с пушками в своей крепости. Бара­нов сам руководил ее штурмом. Исход дела ускорили пушки с «Невы», совершавшей круго­светное плавание и оказавшейся у места схватки. Индейцы признали силу и ночью тихо ушли из кре­пости.

Победу Баранов стал закреплять немедленно. На высокой скале подняли российский флаг, и началось строительство. Капитан Лисянский, вернувшись сюда через семь месяцев, был поражен, увидев «восемь зданий, которыя по величине и по ви­ду своему могут почтены быть красивыми и в самой Ев­ропе». Так положено было начало столице Русской Аме­рики, названной Новоархангельском. Через несколько лет это был уже город с крепостью («замком Баранова») на скале, с жилыми домами, лесопилками, мельницей, кузницами, верфью, склада­ми, домом призрения для сирот, богатой библиотекой и собором. Приход кораблей из Кронштадта в Новоархангельск стал делом обычным. В год сюда захо­дило до пятидесяти судов под флагами разных стран. Торговля шла с Гавайями, Филиппинами, Китаем, Ба­тавией (нынешней Джакартой) и Бостоном. Баранов, получивший право полной свободы в ком­мерции, умело и очень активно вел дело. Известность торгового центра на Ситхе росла, и каждый приходив­ший в Новоархангельск корабль встречался салютом из пушек.

О признании правителя Америки говорит то, что посетивший колонию близкий царю сановник Ре­занов доносил в Петербург: «...господин Баранов есть весьма оригинальное и притом счастливое произведе­ние природы. Имя его громко по всему западному бе­регу до самой Калифорнии. Бостонцы почитают его и уважают, а американские народы, боясь его, из самых дальних мест предлагают ему свою дружбу...»

Но правителю шел восьмой десяток. Он про­должал вести дело, но силы уже были на исходе, стало плохо с глазами, молодые капитаны видели в нем «староре­жимного старика», подтрунивали, а то и оскорбляли. Более того, в Новоархангельск отправлен был капитан Леонтий Гагемейстер с инструкцией: принять правле­ние, если найдет это нужным, но по прибытии два месяца молчал, потом объявил о смещении Баранова: «По старости... и сдать дела за 12 часов». Так в то время поступали только с мошенниками. Баранов заболел, но, придя в себя, немедля отдал Ки­риллу Хлебникову, человеку честному и  сведущему в де­лах компании, все ключи от шкафов с докумен­тами. Хлебников проверял несколько месяцев и доложил: «Все дела в превосходном порядке, никаких наруше­ний нет». Смещенный правитель репутацию честно­го, бескорыстного человека пронес через все 28 лет службы и жалованье свое тратил «на обустройство Америки», не скопив себе на старость. Даже враги были поражены его честностью. Тем временем дочь Баранова Ирина вышла замуж за капитан-лейтенанта Семена Яновского, а сына Антипатра, мечтавшего о поприще морехода, он поручил капитану Голо­вкину, уплывавшему в Петербург. Гагемейстер решает пра­вителем колонии не оставаться и предлагает пост гу­бернатора зятю Баранова лейтенанту Яновскому. А ста­рик, посвятив его в подробности предстоящих забот, решает умереть на Родине. Но отбыв из Новоархангельска, до России он так и не добрался — на Яве заболел, и 16 апреля 1819 года, через четыре дня после выхо­да корабля из Батавии, в проливе между о. Суматра и Ява Баранов скончался. Схоронили его по мор­скому обычаю, отдав океанской воде.

«Барановский период» — героическая страница Русской Америки. С горсткой людей (в год смерти Баранова на всей Аляске жило 390 русских и 244 креола) первопроходец-прави­тель заложил основу всего, чем управляли 13 его преемников-губернаторов. Среди этих военных моряков были разные люди, но ни одному из них не суждено было свершить того, что смог за 28 лет пребывания на Аляске уроженец российского городка Каргополь. Спустя сорок лет исследователь Аляски Лаврентий Загоскин, вспоминая Баранова, напишет: «Времена эти можно считать золотым веком как для компании, так и для находившихся на службе ее промышленников».

Так что же можно сказать об особенностях русских купцов-путешественников? В первую очередь это были очень целеустремленные люди. Они ясно представляли, чего хотят добиться и зачем это нужно. По возможности старались беречь своих людей, не рисковали без необходимости, но если иного выхода нет —  шли на риск без особого сомнения или страха. Образования у них могло не быть почти никакого. кроме обучения у дьячка грамоте да у отца — основам предпринимательства. И все. Но зато они знали несколько языков, профессионально разрешали конфликты и разбирались в обычаях всех народов, с которыми торговали. В предпринимательстве они — профессионалы высшего уровня, да и роль первооткрывателя и дипломата им не в новинку. Работой они удовлетворены в полной мере, хотя иногда могут позволить себе помечтать о спокойной старости. Родные и близкие для них, конечно, дороги, они бы рады проводить с ними больше времени, но все время некогда – от работы никуда не деться. Выдержка, упорство, решительность и дисциплинированность в них являлись профессиональными качествами, как и справедливость, принципиальность и самоконтроль. Русский купец в чужой стране обязан был контролировать свое поведение, быть стрессоустойчивым, трудолюбивым и работоспособным, нередко он лично следил за всеми работами, а то и принимал в них участие. Зато требовательность к себе и другим могла приобрести ему массу врагов. Он мог со стороны казаться излишне требовательным лидером, не терпящим пререканий и заслужившим славу самодура. Враги могли во весь голос обвинять его в лукавстве и в том, что он наживается за чужой счет – но доказать это могли едва ли. Русский купец мог быть жёсток с подчиненными до жестокости и поддерживал дисциплину во всем. Молодежи он казался старорежимным сухарем, который болезненно воспринимает все новое и живет по законам чести и совести, которые давно устарели. То есть, русский купец был крайне неоднозначным, противоречивым человеком, но всегда и во всем он защищал интересы России и слово свое держал всегда и во всем.

Такой образ российского первооткрывателя предстает перед нами со страниц книг по истории географических открытий. Возможно, он излишне идеализирован, но в целом очень хотелось бы,  чтобы современные предприниматели переняли бы от своих предшественников хотя бы некоторые положительные черты.