«Как слово наше отзовется...»

Ольга недавно переехала в Волхов из Иркутской области. Её папа — участник специальной военной операции, мама – педагог. Шестиклассница увлекается историей, событиями Великой Отечественной войны, интересуется документальной и художественной литературой по этой теме, пишет рассказы. Она участник многих творческих конкурсов, победитель муниципального этапа Всероссийского конкурса сочинений «Без срока давности», участник муниципального этапа областного конкурса «Живое слово», дипломант I степени всероссийского творческого конкурса «Герои России!» 2024 года.

11 апреля – Международный день освобождения узников фашистских концлагерей. Памятная дата установлена в память о восстании в Бухенвальде – одной из крупнейших и самых жестоких фабрик смерти. Ей и посвятила юная писательница свой рассказ.

История Жени Сапожкина, рассказанная им самим

12 сентября 1944 года к нам вышел учитель и объявил тему урока. Это сделали тысячи учителей по всему миру, но наша ситуация отличается от вашей. Мы сидим на деревянных нарах и на голом полу. Вместо тетрадей на парте у нас листы на коленках. На ваших детях белые банты, пионерские галстуки, а на нас грязная полосатая роба. Мы – дети Бухенвальда, места массовых страданий и смертей. На самом деле этот лагерь не имеет официального статуса «лагеря смерти», но каждый день от издевательств, жестоких условий и медицинских экспериментов погибает всё больше людей. «Каждому – своё» – гласит надпись на стенах лагеря, она насмехается над нами, указывая на наше положение.

Как же маленький ребёнок, родившийся в украинском селе, мог попасть в концлагерь? Я постараюсь рассказать вам эту историю…

Это было давно, мне было семь лет, я жил в селе Лесовка и гордо носил звание октябрёнка. Я ходил в школу, помогал родителям, играл с ребятами. Всё в моей жизни шло отлично. Но пришла война. Меня и сотни таких же детей выгнали из родного села и на поезде повезли в Польшу. Моих родителей расстреляли у меня на глазах. Началась взрослая жизнь. По приезде на место мне сразу выдали полосатую робу и обули в деревянные колодки. Я помню, как конвоир подошёл ко мне и спросил абсолютно добрым и спокойным голосом:

- Как тебя зовут?

- Женя. Женя Сапожкин, — уверенно сказал я.

После этого он наклеил мне на рубашку номер 7899. Видимо, хотел указать на то, что я должен забыть своё имя и выучить порядковый номер.

Дали приказ ждать. Я сел на землю, глядя в голубое чистое небо. «7-8-9-9», — мысленно проговорил я.

Я просидел так час. В мою сторону отправляли каждого третьего ребёнка, а остальных – налево. Тогда я ещё не знал, как сильно мне повезло…

Я попал в седьмой барак. Он был самым новым из всех и сравнительно большим и чистым. Моё место было рядом с дверью, наверху, а через щёлку в потолке просачивался солнечный свет. Когда через пять часов завели последнего ребёнка, я уснул. Мне ничего не снилось, я не помню, как проснулся…

Открыв глаза, я уже стоял на плацу и делал зарядку. Нас заставили раздеться и сесть на землю, потом лечь, потом встать. И так десять минут. Двадцать человек увели на забор крови, а всех остальных – в барак.

Так продолжалось много дней… Но однажды после обеда к нам в барак вошёл высокий дедушка в робе.

- Ребята, — вполголоса сказал он, — я пришёл к вам, чтобы узнать, скучаете ли вы по школе?

И все мы, как по команде, сказали:

- Да!

Дедушка улыбнулся и сел на стульчик возле нар.

- 7875, раздай, пожалуйста, всем по листочку и карандашику, — сказал он, давая девочке сумку. Она кивнула и пошла по рядам.

Это был наш первый урок русского языка за эти месяцы! Но вместо привычных вам «мама мыла Милу с мылом» мы писали: «Папа бьёт немцев» и «Победа будет за нами». Глоток чистого воздуха! Я впервые понял, насколько сильно хочу учиться…

Уроки были ежедневными, с редкими перерывами. Нам преподавали русский язык, литературу, гимнастику, географию, математику и самое главное – как остаться человеком в нечеловеческих условиях. Детям давали надежду на светлое будущее, а взрослым – смысл жить.

Надзиратели не знали о нашей подпольной школе, даже не догадывались! На улице всегда дежурил один из взрослых и подавал сигналы, если кто-то приближался. Дети же без колебаний прятали листочки и делали вид, что играют.

Мы верили, мы надеялись…

Новый день. Мы после зарядки зашли в барак и сели ждать учителя.

- Дети, — сказал он, войдя внутрь, — сегодня последний учебный день. Кто-то из нашего барака украл кусок мяса на заводе. Из-за его проступка пострадают многие.

Все замолчали. Неужели то, что давало надежду на спасение, исчезнет навсегда?

Учитель вышел. Дети переглянулись. И у всех в глазах читался вопрос: «А остался ли смысл?»

Через месяц пришла зима. Белая смерть утянула за собой много детских жизней. В бараке №7 осталось 12 узников. Нас прозвали abnu+zenkider за стеклянные глаза и жалкий вид.

К концу зимы мы были истощены. И морально, и физически. Никто не смеялся над шутками взрослых тёток и не грезил о побеге. Мы перестали жить. Нас осталось трое.

После весны, не помню в каком месяце, я выполз на улицу. Мои глаза слезились от яркого света, конвоиры не обратили на меня внимания. Мой взор устремился на ржавый забор, на колючую проволоку под напряжением… Но вдруг я увидел то, чего не замечал много дней: за забором виднелись зелёные поля, гигантские деревья, и казалось, что где-то там бежит река. Это выглядело, как граница между адом и раем. Хоть в Бога я и не верю, но было в этом моменте что-то неземное. Мне снова захотелось жить и верить. Я подполз ближе. Теперь я вижу немецкие домики вдалеке, пасущихся коров с овцами… Они живут! Они, а не я… Там нет меня.

Я заплакал. Мне было настолько обидно и завидно, что я начал рыдать и кричать. Конвоирам было давно плевать на нас. Мы были обречены. Никто не мог защитить нас от смерти. Успокоить, обнять. Мы были детьми.

Я хотел домой. Я хотел пойти в обычную школу и общаться с пионерами, а не с трупами в полосатых пижамах. Хотелось каши, а не баланды с редькой… Жить. Мне хотелось жить. Я поднял опухшие от слёз глаза в небо. Среди свинцовых туч, словно в замедленной съёмке пролетал косяк белых журавлей. Они двигались на восток, на Родину, в Советский Союз, а может даже в село Лесковка!

Я понял: уроки нашего учителя были не напрасны! Я остался человеком! Я – Женя Сапожкин.