Мама, я помню

Я это всё написал вовсе не потому, что юбилейный год, и Великий праздник — 9 Мая. Появилась потребность. Просыпался и думал о том времени. И чтобы я делал тогда, куда бежал, чем бы занимался.

С учётом того, что все эти думы одолевают меня в Киеве, власти которого наплевали на память о Великой Отечественной, украсили советское здание, в котором расселись, портретом Бандеры, то, я думаю, вы понимаете, как горько вдвойне быть оторванным от Родины, от тех мест, где прошли мои детство и юность, могилы родителей.

**************

Мама с новеньким аттестатом зрелости, её малолетняя сестра Вера, их отец и мать были, как теперь бы сказали, «перемещённые» – когда стало ясно, что на Ленинград надвигается армада, предисполкома Шлиссельбурга, где они жили, обошёл все 500 домов и бараков бывшей Петровской крепости и сказал: «Завтра с утра берите самое необходимое и идите по мурманской дороге на Волхов. Транспорта не будет».

Через день, 8 сентября 1941 года, Шлиссельбург пал. Началась блокада Ленинграда.

Так они через неделю оказались на крутом волховском берегу.

**************

Всех беженцев приняли, устроили. Моим дали кладовку в клубе 6-ой ГЭС — нормально, война. Главное, что работа есть!

Два фронта рядом – Ленинградский и Волховский.

Их госпиталь находился в ста километрах от блокадного Ленинграда, в Волхове, и были дни наступления, когда 14 щуплых девчонок (маме тогда было 17) за сутки переносили с грузовиков в палаты десятки, сотни раненых — вчетвером одни носилки! Стирали бинты, ассистировали при операциях, падали в обморок, спали украдкой, делали перевязки. Хоронили умерших, выносили судна, приносили воду, варили еду, читали книжки вслух, стоя на табурете в спальне на 60 кроватей – и весь этот ад войны, с кровью, ампутированными конечностями, гноем, страданиями, плачем своим и чужим, вечным голодом, негреющей униформой, заменил ей беспечную юность и мечты о фильдеперсовых чулках и часиках с узким кожаным ремешком – она так говорила.

**************

В 1942-ом её отец и мой дед, Орешин Александр Николаевич, пропал во время очередной бомбёжки; их никто не отменял, а бомбы не разбирали, где госпиталь и прочее. У него была бронь, станция должна была дать электричество в блокадный Ленинград; как только фронт стабилизировался, по дну Ладоги ими были проложены кабели от Волховской ГЭС. Под бомбами.

Так и не нашли Александра Николаевича! Выдали потом в Волховском отделе МПВО справку вдове, мол, «действительно пропал без вести во время налёта ВВС противника»; она осталась с двумя дочками, младшей 12.

**************

Так как госпиталь был развернут в здании обычной волховской школы, в которой я потом учился, то маму после войны приглашали туда на разные встречи. Она становилась ещё стройнее и красивее, надевала свой коричневый в тонкую полоску трикотажный костюм с военными наградами и орденом Октябрьской революции, заслуженным уже после войны — и молодела вдвое.

Мама до последних своих дней помнила по именам своих однополчан, её «девчонки» много лет традиционно собирались 9 Мая в нашей маленькой квартире, хвалили пироги с треской и зеленым луком, пили наливку из черноплодной рябины, гуляли по городу, пели, плакали, вспоминая тех, кто ушёл.

Справка Минобороны

«Эвакогоспиталь №85 (полевая почта — 72497) 2 Ударной армии, 8 армии, 1 Прибалтийского, 3 Белорусского и 1 Дальневосточного фронтов с 8 декабря 1941 по 9 мая 1945 г. и с 9 августа 1945 г. по 3 сентября 1945 г. входил в состав Действующей армии».

**************

День Победы стал великим событием, концом войны – но не для всех: девчонок после Берлина ждало ещё одно жуткое испытание – их госпиталь перебросили на Дальний Восток, и они, проехав в теплушках из Центральной Европы 7 000 (семь тысяч) верст, стали бойцами Дальневосточного фронта и выхаживали японских солдат и офицеров разбитой Квантунской армии. Именно поэтому последней «военной» маминой наградой стала медаль «За победу над Японией» – на ней Сталин смотрит на Восток; её вручили маме почти в День рождения. Ей был всего-то 21 год!

А я недавно узнал, что в тех же теплушках ехали на Восток безвестный Николай Амосов и тогда уже выдаюшийся хирург, создатель знаменитой лечебной мази, А.В. Вишневский!

**************

Прошло с того времени 75 лет. Уже и мамы нет давно, а я всё слышу её голос – она была носителем самых точных и образных оборотов прекрасного и простого русского языка, яркого и неповторимого, и я никогда не встретил кого-то, кто так же, как она рассказывал о жизни, о простых житейских вещах, горе и праздниках.

А я вот мало говорил ей добрых слов, хотя и очень любил.

Может, эти слова как-то возместят недосказанное? Кто знает...

Вечная память!

Ужасная все же юность у них получилась!

P.S. Выражаю глубокую благодарность Алексею Ивушкину, энтузиасту, глазами которого я рассматриваю новый Волхов и получаю знания о его истории.