Меню
16+

«Волховские огни». Еженедельная газета Волховского района

14.02.2019 13:37 Четверг
Категория:
Если Вы заметили ошибку в тексте, выделите необходимый фрагмент и нажмите Ctrl Enter. Заранее благодарны!
Выпуск 6 от 15.02.2019 г.

Странный человек со странною судьбой

Автор: О. Панова

Анатолий Цветаев… умер в феврале 2009 года, но его стихи – живут. Как память о странном человеке из Волхова.

«Анатолий Цветаев… умер в феврале 2009 года в Волхове, где он жил много лет, и мы, его коллеги по Союзу писателей Санкт-Петербурга, узнали об этом лишь три месяца спустя. Такова разобщенность нынешней литературной жизни…

А в конце июля в волховском культурном центре имени А.С. Пушкина состоялся вечер памяти Анатолия Цветаева. Выступавшие говорили о необычности, даже отчасти странности его личности, не вписывавшейся в общепринятые параметры. Странными были прежде всего его поэтические книжки «Тайная свобода» (1992) и «Старые мальчики» (1996). Изданные на самой плохой бумаге по месту жительства поэта, в Волхове (книга стихов, выпущенная в районном городе — еще недавно это было совершенно немыслимо!), без общероссийского индекса ISBN (то есть официально как бы не существующие)… И тем не менее в них явственно ощущался не только поэтический взгляд на мир, но и определенная культура…»

Это строки из очерка И.О. Фонякова, который так и назывался – «Странный человек из Волхова». Судьба свела автора с нашим известным земляком, первым из волховчан ставшим членом Союза писателей Санкт-Петербурга, чуть раньше, когда он написал для «Литературной газеты» небольшую зарисовку «Ахматов и Цветаев».

Нам, журналистам «Волховских огней», повезло больше – мы имели возможность общаться с поэтом вживую, он работал какое-то время в районке и писал удивительные, необычные материалы. Тем и был интересен, что умел посмотреть на привычные вещи под необычным углом. Особенно увлекательными были его путевые заметки – летом Анатолий Валентинович обязательно отправлялся с ребятами из клуба юных моряков в шлюпочный поход. Ходил по Ладоге и Балтике, по Белому морю. Он был из редкой теперь породы романтиков…

Историк по образованию, Анатолий Цветаев пробовал себя в литературе и театре, педагогике и журналистике. У него осталось совсем скромное поэтическое наследие – всего две тоненькие книжечки стихов, но когда начинаешь их перечитывать – открывается огромный мир, вобравший в себя историю и философию, любовь и ненависть, одиночество и веру…

В феврале 2009-го его не стало. Стихи – живут. Как память о странном человеке из Волхова.

Юрию Александровичу Сякову

Журавли

Франция – страна Прекрасная.

Англия – Добрая.

А Русь – Святая!

Здесь даже обиды, и те «напрасные»,

И Правду напрасно зовут «простая».

Страной Поднебесной зовут Китай.

Утренней Свежестью зовут Корею.

Я в смятении улетевших стай

Бескрылое тело напрасно грею.

Страной Свободы зовут США,

Весь мир озаряющие своим светом.

Русь. Дай ответ!

А в ответ – тишина.

Ветер.

Русь не дает ответа.

Весь переполнен

прощальными кликами,

Медленно рощей бреду пустою.

Называют Германию страною Великою.

Испанию – Гордой.

А Русь – Святою…

Родина

В краю, где уютная Ловать

Баюкает юную ель,

Могучее русское слово

Качало мою колыбель.

Метелица в легкой сорочке

Влетала в светелку ко мне,

И первые робкие строчки

В сторожкой шептал тишине.

Мне сказы рассказывал дождик,

Секреты шептал сеновал,

И самый прекрасный художник

Всю ночь для меня рисовал.

Шелонник играл на баяне,

Поземник коленца кидал,

И долго по рощам буянил

И долго в оврагах рыдал.

Народ, именуемый «масса»,

Суровой науке учил –

Не верить холуйским гримасам

Чиновных вальяжных строчил.

Со мною холодные гнезда,

Забытая русская весь,

Где горькие русские звезды

Текут, как старинная песнь.

Анналы

Тацита в тамбуре читал.

Там скрежетал, грозился штрафом,

Метал метафоры металл

В закат, похожий на жирафа.

Был Голос: «Выход на перрон…»

И что-то: «…перед светофором».

А мне послышалось: «Нерон»,

А мне послышалось: «На форум!»

А мне послышалось: «Отон»,

А мне послышалось: «Тиберий»,

Когда раздался смертный стон,

Я содрогнулся и – поверил.

И покатило время вспять.

Напрасно тормоза скрипели.

Мне 30…20…10…5...

Я закачался в колыбели.

Но сопроматика эпох

Не ведает убогих формул -

Очнулся я, услышав вздох

Из бездны выплывшей платформы,

И сам себе сказал: «Дурак»,

И хлопнув книгою, причалил.

И долго пел вагонный мрак

О скудной вечности печали.

Вековая мечта

«Должен быть разрушен Карфаген!» -

Два столетья римляне кричали.

В храме, в цирке, в бане, на причале,

Восходя на ложе, но вначале

(перед тем, как принимать пурген):

«Должен быть разрушен Карфаген!»

«Карфаген разрушен должен быть!»

Раб, поэт, патриций, циник, стоик –

Все живут единою мечтою.

Потому и жить на свете стоит,

Петь, корпеть, смеяться, драться, выть:

«Карфаген разрушен должен быть!»

Было все: с альпийской крутизны

Опускались грозные слоны,

Ганнибал топтался у стены,

Было три Пунических войны,

Пали Рима лучшие сыны…

Два столетья шел кровавый шторм.

Карфаген разрушен! Ну и что?

(начались гражданские войны).

Вере Вольшиной, Вале Голубевой, Лидии Еремкиной, Зое Космодемьянской…

Девушкам-солдатам

Бессмертие

Оккупанты взяли диверсанток –

Двух девчонок, попрошаек нищих.

У одной граната в санках, в днище,

У другой граната в голенище.

Их обеих очень долго мучали,

Но одна – поэтами воспета,

Сыграна, изваяна, озвучена,

А другую… подвела анкета.

Кто же ты, бессмертие казенное,

Чья-то прихоть, разнарядка, случай?

Плачет небо, молнией пронзенное,

Липнут листья к звездочке колючей…

Старый атлас

Слово «Вятка» веет осенью,

Суздаль – далью лиховой,

И равнин российских озими

То заплачут, то завоют.

Запоет Мудьюга вьюгою,

Кострома кострит кострами,

Ломкой веткой речка Югома…

За долами, за горами

Тихий Тихвин, Званка, Гатчина

(та, что называлась Троцком),

Мга, Колчаново, Рогачево,

Шимск в низинах новгородских.

Где, когда качали ясли

Этих трепетных созвучий?

Вот Байкал, что месяц ясный,

Поднимается над кручей.

Я листаю осторожно

Эти ломкие страницы…

Вот Березов – град острожный,

Вот привольный град Царицын.

Сахалин могучей кетою

Рвется, сети разрывая.

Дрогнул старый атлас. Это

Непогода завывает.

Варяги

Да, Шлецер прав, пришли варяги

И государство создали, но жаль,

Что «Повесть» лжет, обманывают саги –

Еще никто на шею не сажал

Себе господ. Ввязавшись в злую свару

Самих с собой враждующих словен,

Дракары черные,

кропя крепленым варом,

Рванули в русла наших вен.

Но где ж они? Молчат курганы Выми,

В музее чахнет деревянный гусь -

Бесследно канули, оставив только имя.

Зато какое имя! Русь.

Русь возвращается

Русь возвращается в слезах,

Пройдя сквозь ужасы чистилищ.

Русь возвращается в лесах

Вчерашних овощехранилищ.

Воспрянув гордой головой,

Скорбя о всех пропавших в нетях,

Русь возвращается домой,

Как мать к своим голодным детям.

Федору Сологубу

Тост

За коллежских асессоров выпьем,

Господа!

За тех, кто удачу схватил за хвост,

За уездную молодость,

За убогие года.

В полный рост, господа,

В полный рост.

За тех, кто сумел сохранить своё «я»,

Шампанское устало стынуть во льду.

За тех, кто жил среди разного хамья

И свято верил в свою звезду.

Но мы никогда не простим обид

«Парижу», который не стоит месс,

За печальную любовь, за убогий быт,

Где за каждой дверью – «мелкий бес».

И мы не заметили, как наша – фить! -

Тройка домчалась до темной зари

Так выпьем, господа, за мужество жить,

Жить в России, черт подери!

Надежда

В слободе встречали по одежде,

Ежеле точнее — по одежке.

То, что называем мы надеждой,

Означало в слободе надежность.

Новости партнеров

Добавить комментарий

Добавлять комментарии могут только зарегистрированные и авторизованные пользователи.