"Дама в голубом" и Василий Максимович Максимов

Те, кто интересуется искусством, несомненно, знают портрет кисти известного русского живописца Константина Сомова "Дама в голубом". Полотно называют одним из лучших творений художника. Картина стала символом эпохи Серебряного века.
Однако лишь немногие знают, что модель, которая послужила К. Сомову для создания образа Прекрасной Дамы, Елизавета Михайловна Мартынова, — несколько лет брала уроки рисования у художника В.М. Максимова.
Лиза Мартынова была подругой его дочери Ариадны и Маргариты Ямщиковой (в будущем — писатель Ал. Алтаев). Девочки вместе учились в рисовальной школе общества поощрения художеств. В начале восьмидесятых Василий Максимович на дому устроил  небольшую студию для желающих обучаться живописи. Видимо, тогда в ней стал заниматься брат Лизы — Костя, а потом уже — и Лиза, уроки с которой проходили то дома у Максимова, то у Мартыновых. Живая, общительная, девочка мечтала стать художником, любила искусство, была центром притяжения любой компании. Быстро стала "своей" Лиза и в семье Василия Максимовича, подружилась с детьми Максимова, его женой Лидией Александровной. Бывала в гостях у Максимовых не только в Петербурге. С удовольствием ездила в Любшу, где тепло и гостеприимно встречали не только её, но и маму, Ольгу Александровну.
Особенно Лиза любила моменты, когда можно было понаблюдать, как работает художник, вместе с ним и Ариадной ходить на этюды. Родители девочки подумывали даже о том, чтобы снять дачу неподалёку от Максимовых.
Ольга Александровна писала Василию Максимовичу: "…Примите от Михаила Петровича  и от меня самую искреннюю благодарность за Ваше доброе отношение к Лизе, которая всё время рассказывает, как Вы баловали и берегли её. Я так рада за неё, что ей пришлось побывать в настоящей русской местности…".
"Добрейший Василий Максимович! Мои бесконечные благодарности за заботу о Лизе, которая пишет, что Вы её ужасно бережёте, что она совсем не скучает … и работает. Очень рада, что ей пришлось снова рисовать…"
Отец Лизы, Михаил Петрович, в письме от 2 августа 1890 года, когда  дочь, готовясь к поступлению в Академию художеств, длительное время провела в Любше, благодарил Максимовых за доброе гостеприимство: "поклонитесь от меня Лидии Александровне, которой, я думаю, и без моей-то семьи по дому хлопот было много…". Это строки из писем, которые хранятся в архиве отдела рукописей Государственного Русского музея.
А вот некоторые выдержки из писем Лизы, из которых видно, насколько доверительно относится ученица к учителю, торопится рассказать что-то сиюминутное, чем хочется срочно поделиться. В письме от 3 августа 1890 года делает такую ремарку:  "…Вооружитесь очками и терпением…
Ясно, что я не могу писать, когда одно слово догоняет другое, а ручка не поспевает за языком…"
Без даты: "…Хотелось бы видеть Вас у меня, чтобы Вы напутствовали … меня хоть несколькими одобрительными словами, так как без них я буду злая, скучная, скверная и окончательная бездарность…
Я пишу маму, пишу, пишу и пишу …
…НЕ БРОСАЙТЕ на стол письмо, разорвите, сожгите. Но не дайте удовлетворить любопытству других…"
Без даты: "…Сегодня я обновила амазонку. Жаль, кроме Ерофеевны да Гриши никто не полюбовался мной…"
16 июня: "В Москве мы побывали в Третьяковской галерее, которая меня совсем очаровала, и оторваться от неё было нелегко. Всё бы смотрела да смотрела. Затем мы были в Румянцевском музее — картина Иванова произвела на меня довольно странное впечатление. (А.А. Иванов. "Явление Христа народу" — прим. авт.) Сначала мне было неприятно смотреть на неё, потом, чем больше смотрела я, тем глубже проникалась ею. Когда я пришла 2-й раз, то мне было тяжело как-то…
Жаль, право жаль, что Вы не могли поехать с нами!"
18 марта: "…Если бы завтра Вы нашли кусочек времени заглянуть ко мне во время сеанса мамы…"
22 сентября: "Добрейший Василий Максимович! Сегодня решила Вам написать. Вы ведь за работой забыли меня. Слышала, что Вы начали ещё три картины. Знаете, я даже порадовалась…Я хожу в школу, рисую маски… Что касается масляных красок, написала несколько этюдов. В настоящее время затеяла написать голову старухи и плачусь…"
Без даты: "Милый Василий Максимович, я только что воротилась с этюдов, теперь 9 час. — Как Вы хотите, мой милый хороший учитель, я заслуживаю награды… Но если бы Вы знали, о мой учитель, какую головную боль и всякую скверность я выдержала на этюдах, пробыв там с 10 ч. утра. Итак, я работала через силу, но всё же собрала всю, какая у меня была… Наградой за всё был бы взгляд, брошенный Вами на результат…»
1887 г. 9 октября: "Добрейший Василий Максимович! Приезжайте скорей сюда и сделайте строгий приговор рисункам вашей ученицы. Как хотелось бы мне посмотреть на постепенное оживление Вашей картины. Если бы была возможность, право, ради этого поехала бы, да жаль, теперь уроки в школе… Лидия Александровна говорит, что Вы приедете к выставке Крамского. Вероятно, Вам уже известно про юбилей Айвазовского, про его выставку "Пушкин на берегу Чёрного моря", которая, однако, на меня большого впечатления не сделала. Как поживаете Вы? Много ли поохотились?.."
12 октября 1887 г.: "…Я очень усердно работала всё лето, писала почти каждый день…"
28 августа 1890: "Милый Василий Максимович! Сегодня состоялся экзамен в Академии… Когда я вошла в коридор, ведущий в головной класс, там уже все были в сборе… Нас пересчитали, поставили в шеренгу и стали впускать, называя по фамилиям. Меня вызвали, кажется, 3-ю, и потому, когда я вошла в класс, то могла выбрать любое место…
Я выбрала наитрудное и довольно благодатное место на 1-й скамейке и работала углем, пальцем, резинкой, а в конце концов сделала несколько штрихов карандашом итальянским.
…Времени на экзамен у нас было с половины 10-го до 2-х. Поработав часа 2, я полюбопытствовала осмотром силы конкурирующихся со мной. Когда я обошла и обозрела с высоты все рисунки, они произвели на меня самое выгодное впечатление, ... стала уверена в своём успехе.
…В 2 часа экзамен окончился, рисунки зафиксировали и положили в папку. Нам всем велено было ждать до 5 ч(асов).
…Назвали всех, не выдержавших конкурса, т.е. провалившихся.
Теперь Ваша Лиза — ученица Академии художеств…"
23 сентября 1890 г.: "Добрейший учитель! …Несмотря на Ваше долгое молчание, я думаю, Вы всё же интересуетесь моими делами… В Академию хожу почти каждый день и даже 2 раза в день. Вчера окончила первую гипсовую академическую голову… Был экзамен. Я получила 44-й номер…, но что же! — я и этим довольна. По правде сказать, у меня не было ещё ни разу такого сильного рисунка.
Скажите мне, милый Василий Максимович, скажите мне, есть ли у меня хоть маленький талант. Я Вас об этом никогда не спрашивала, но теперь я требую от Вас, как от моего учителя, ответа прямого и искреннего, повторяю, без Вашего ободрения, без поощрения я не могу. Бывают минуты, когда я чувствую в себе столько огня, столько силы… Когда же всё гаснет, меркнет, тогда я, моя душа и тело никуда не годятся… Это минуты отчаяния. Я боюсь таких дней, боюсь… Скажите мне всё обо мне как собрату, как товарищу…
22 марта 1891 г.: "Милый Василий Максимович! …Мамин портрет меня всё больше и больше приводит в отчаяние, но я всё ещё не теряю мужества и делаю всё возможное…"
Ночь 17 авг.: "…Портрет Мани понемногу двигается. Ну, как водится, иногда я теряю силы и, отдохнув, опять работаю. …Я опять каталась верхом на Сиверскую.
…Поклон всем. Ваша Лиза.
Я устала. Покойной ночи"
1892 12 сент.: "… Что это Вы замолкли, добрейший учитель. Я жду, жду…"
Ариадна Скалозубова, дочь В.М. Максимова, в неопубликованных пока воспоминаниях об отце, которые хранятся в архиве Третьяковской галереи, пишет: "Лиза Мартынова была не только ученицей отца, но и близким человеком. Отец её, врач, имел обширную практику и занимал хорошую квартиру в центре города. Лиза была в семье кумиром. Все её желания и прихоти выполнялись. Ученицей отца она стала ещё девочкой. Так она снята на карточке с большим бантом на распущенных волосах, в кружевном воротничке. Она была хороша собой. Отец смеялся: "Вы, Лиза, и со стулом кокетничаете…" У неё была целая свита поклонников. Все товарищи её брата Кости, студента-медика, находились под её обаянием… […] Она желала быть везде первой и была, но в живописи выказывала средние способности и не живопись обессмертила её имя, а одухотворённая красота, которую закрепил на полотне художник Сомов в картине "Дама в голубом".
Лиза принадлежала к той молодёжи, которую называли "золотой". Идеалом Лизы была художница Мария Башкирцева. […] Она рано умерла и оставила свой дневник, которым зачитывалась Лиза, желая ей подражать.
Моего отца она очень сильно любила, а через неё и вся семья Мартыновых. Мне памятны одни рождественские каникулы, которые мы с Лизой проводили в Любше, где отец подготовлял картину. Не знаю, было ли то желание отца или прихоть Лизы. Для Лизы это был целый подвиг: 175 вёрст на лошадях. Она была вся укутана, даже на лице пуховая вуаль. Радостно встретил нас отец, с шутками раскручивал он целый столб одеяний, пока не выскочила грациозная Лиза. Большой семейный самовар весело гудел, на столе дымился разогретый свининник, пирог с гречневой кашей и нарезанными кусочками свинины — ладожское угощение. Лиза торопливо вынимала из чемодана петербургские гостинцы. Отец усадил нас рисовать…
В конце рождественских каникул нас пригласил Панфилов (хозяин квартиры, которую отец когда-то снимал в Чернавине). Лунная ночь. Морозит. Выехали на паре. С трудом сдерживает рабочий застоявшихся лошадей, осторожно спускает с берега на лёд, чтобы не попасть в полынью.
Мигом пролетели 4 версты до Старой Ладоги, навстречу несутся с обеих сторон вехи — ёлочки. Вот и Старая Ладога. Мрачная крепость. Блестят купола, белеют стены монастырей и томиловской усадьбы. Везде огоньки. Лошади сворачивают влево на крутой противоположный берег. Вот и дом Панфилова с ярко освещёнными окнами, откуда несутся говор и звуки гармони. Большая комната вся заставлена столами, покрытыми домоткаными скатертями. Окна, образа, зеркало увешены полотенцами с петухами, узорами. На столах угощенья, вино. Нас встречали хозяева как дорогих гостей. "Совсем, как в "Приходе колдуна", — шепчет мне Лиза. Началось потчевание брагой, пирогами, закусками. Но не это врезалось в память, а старинная песня. Кто-то в конце стола запел: "Снеги белые, пушистые покрыли все поля"... […] Тут уж отец не вытерпел. Сошёл со своего места подле Лизы, пересел к поющим. "На том поле есть кусточек", — запевает отец. Песня разрастается, наполняя всю комнату. Поют молодые, старые, подростки. […] "Жаль, забыл дома балалайку…" — "Да у нас есть, Василий Максимович", — говорит хозяйка. Отец с парнем заиграли, как заправские музыканты. Полилась "камаринская"… Тут уж и я вошла в круг, и давай каблучками дробь отчеканивать, а потом, развернувшись, пошла павой…"
Василий Максимович готовил Елизавету Мартынову и к поступлению в Императорскую Академию художеств. Это был 1890-й год, когда впервые в Академию наравне с мужчинами стали принимать и женщин.
В одном из писем учителю Лиза сообщала, что кроме других занятий, занимается в мастерской П.П. Чистякова. Пётр Петрович Чистяков — знаменитейший преподаватель Академии. Репин,  В. Васнецов, Поленов, Суриков, Серов, Врубель — это далеко не полный список художников, которые у него учились. Считалось, что у Чистякова было безошибочное чутьё на масштаб и характер способностей ученика. Трудно сказать, к какому разряду относил Павел Петрович Елизавету Мартынову. Работы её неизвестны.
Современники отмечают, что Мартынова всегда была в центре внимания академической молодежи. "Мы не всё время только работали, мы умели и веселиться, — вспоминает в "Автобиографических записках" художница О.П. Остроумова-Лебедева, учившаяся двумя годами позже Мартыновой. — Каждый год в бывшем Дворянском собрании (нынешняя филармония) студенты Академии устраивали общественный бал. Он считался в году одним из самых оживленных и интересных. На него съезжалось несколько тысяч народа.
Студенты устраивали громадные костюмированные процессии. Темы брали из мифологии, из сказочного эпоса, народного, были и юмористические. Много фантазии. Изображали очень красиво, красочно, находчиво и остроумно…"
Можно не сомневаться, что здесь-то уж Елизавете равных точно не было. Ещё во время учёбы в рисовальной школе она блистала на балах, любила старинные наряды. Лидия Александровна, жена В.М. Максимова, не раз перебирала оставшийся от матери, Надежды Константиновны, гардероб, чтобы помочь Лизе одеться на празднество. В одном из писем читаем: "Милая Лидия Александровна! Будьте так добры, пришлите бальное платье Вашей матушки и мелочи, принадлежащие к этому костюму. Мне надо заранее стирать его, так как вечер в субботу, а что — как сапоги атласные?.. Что носили тогда? Букли?.."
Е. Мартынову любили рисовать её друзья студенты, знаменитые в будущем художники. Ещё до известного портрета "Дама в голубом" К. Сомова, который, кстати, не единственный раз писал Мартынову, портрет Лизы в 1896 году создал Иосиф Браз. В 1897 году — Филипп Малявин пишет картину "Больная": утомлённая долгой болезнью девушка полулежит на подушках и печально смотрит перед собой, в сторону от зрителя. Исхудалое лицо, тонкий рисунок профиля… Да, это Лиза. Лиза, которая упорно борется с настигшей её болезнью. Поездки на кумыс, заграничные санатории и клиники…
Над портретом  Е. Мартыновой Константин Сомов начинает работать в 1897 году. Но только в 1900-м он будет представлен на выставке художественного объединения "Мир искусства".
Елизавета Михайловна была подругой Сомова, вместе учились в Академии. Когда болезнь обострилась, Лизе пришлось срочно уехать за границу, а вскоре и сам Сомов отправился в Париж для продолжения обучения… И только по возвращении продолжил творить свой образ Прекрасной Дамы. На фоне вечернего неба, зарослей старинного парка, темной глади воды — хрупкая женская фигура в пышном декольтированном платье. Дама  прекрасна, грациозна, женственна, но глаза... В них — боль, грусть, одиночество.
Подруга Лизы по рисовальной школе, Маргарита Ямщикова, увидев портрет в Третьяковской галерее, пишет: "Я не могла отвести глаз. Передо мною была Лиза, но не та, которую я знала когда-то в рисовальной школе, может быть, даже подурневшая, "полинявшая", но зато утратившая былую самоуверенность и сознание победительницы жизни. Здесь жизнь победила…
Что сделал художник с этим лицом, с этими когда-то сияющими торжеством глазами? Как сумел вытащить на свет глубоко запрятанную печаль и боль, горечь неудовлетворённости? Как сумел передать это нежное и вместе с тем болезненное выражение губ и глаз? И разве эта Лиза, утратившая свежесть юности, не была в тысячу раз прекраснее той, юной, которая кружила головы молодёжи?" (Ал. Алтаев, "Памятные встречи", Государственное издательство художественной литературы, 1957).
Третьяковская галерея тут же захотела приобрести "Даму" для своей коллекции, но Елизавета Михайловна попыталась воспротивиться этому, написав Сомову большое письмо, в котором, в частности, говорилось: "Вы не должны и не имеете права продать мой портрет. Я позировала Вам для Вас, для чистого искусства, а не для того, чтобы Вы получили за мою грусть в глазах, за мою душу и страдания деньги... Я не хочу этого!.." Через 3 года картина всё же была продана ГТГ. Сомову, очевидно, нужны были деньги. А через год Елизаветы Михайловны не стало. Ей было всего 36 лет. Похоронили на Никольском кладбище Александро-Невской лавры.
Трудно сказать, видел ли Василий Максимович Максимов нашумевший портрет своей ученицы. К этому времени они уже не общались…
Е.М. Мартынова мечтала о большом будущем, о признании и славе. Многого не успела, но яркий след в искусстве она всё же оставила: весь мир знает "Даму в голубом" — возвышенный, поэтичный, далёкий от повседневности образ. "Чистый и нежный цветок, занесенный из каких-то неведомых светлых садов", — как заметил кто-то из поклонников таланта художника. Портрет Елизаветы Мартыновой принесёт художнику не только большую славу, но и станет новым словом в русском искусстве. Однако творчество К. Сомова (1869-1939) уйдёт в другое русло. Живописец, график, мастер портрета и пейзажа, иллюстратор, он станет ярким представителем символизма. И сегодня его работы, выставляемые на аукционах, бьют рекорды  по продажам.
М.В. Ямщикова-Алтаева писала, что, по словам Ольги Александровны, матери Лизы, от Сомова на похороны был доставлен большой венок из белых роз…

В публикации использованы документы  отделов рукописей Государственного Русского музея ( Фонд 18, ед. хранения 80, 81,82) и Государственной Третьяковской галереи ( Ф.81,  ед. хран.288)